Любовь Манькова, кандидат филологических наук

	Кровавая барыня

Кто из нас не слышал о Дарье Николаевне Салтыковой — Салтычихе, кровавой барыне и «людоедке», как прозвали ее современники?! Но одно дело знать о ее существовании, и совсем другое — читать тома следственной комиссии.
    Медленно перелистываю пожелтевшие листы томов, исписанные убористым почерком, и каждый из них вопиет о невиданном злодеянии. Шутка ли: из 600 крестьян, принадлежавших Салтычихе, за 6 лет она собственноручно убила почти третью часть. Передо мной несколько страниц пронумерованных фамилий. В нем в основном женские имена. Вот лишь несколько примеров из траурного списка.
    Аграфену Агафонову (№ 63) Салтыкова била катальною скалкою, а «конюхи били смертно палками и батожьем, отчего руки и ноги у нее были переломаны». Акулине Максимовой (№ 34) после битья «без всякого милосердия скалкою и вальком по голове» барыня жгла волосы. Прасковью Ларионову (№ 35) садистка после собственноручного избиения палкой и поленом заставила конюхов бить батожьем, крича при этом в окно: «Бейте до смерти! Я сама в ответе, и никого не боюсь, хотя от вотчин своих отстать готова. Никто ничего сделать мне не может». Несчастную забили до смерти. Конюх Роман Иванов и девка Аксинья Степанова повезли труп в Троицкое. На тело положили ее грудного ребенка, который по дороге замерз на трупе матери.
    Девку Агафью Нефедьеву (№ 43) после скалки помещица била в спальне головой об стенку. Конюх Давид Иванов, отвозя тело Катерины Ивановой (№ 46), «видел от бою ноги опухлые и из седалища текла кровь». Жен конюха Артамона Шавкунова — Екатерину и Наталью (№ 66 и 67) Салтыкова била железным утюгом, а потом «по приказанию ея, бил муж батожьем и плетью». Одиннадцатилетнюю дочь дворового Антонова, Елену Васильеву (№ 73), она учила катальною скалкою по голове, затем столкнула с каменного крыльца.
    Поводом к убийству служили плохое (с ее точки зрения) мытье пола или же некачественная стирка. Достаточно традиционными были и орудия убийства. «Наказывать» начинала она собственноручно скалкой, поленьями, палкой и вальком. Затем подключались конюхи и гайдуки, которые секли провинившихся розгами, батогами, кнутом и плетьми. Чаще всего Салтычиха заставляла это делать мужей да близких родственников. Но было и нечто новое для России, «некоторый род мучения, христианам неизвестнаго, — как отметила следственная комиссия, — употребила: разженными щипцами припекательными тянувше за уши и обливая голову горячею из чайника водою».
    Марью Петрову (№ 13) Салтычиха начала избивать скалкой за нечистое мытье полов. Натешившись, она приказала Богомолову продолжить воспитание езжалым кнутом, а затем загнать ее (тем же кнутом) в пруд, где несчастную четверть часа продержали по горло в ледяной воде. После этого Марью снова заставили мыть полы, «но от таких побои и мученья мыть уже не могла; и тогда ж она, помощница, била ту девку палкою, а оной гайдук бил с нею, по переменам, за то, будто б она ругается и пол мыть не хочет; и от тех побои та девка Марья в тех же хоромах, того ж дня, в вечеру, умерла, и из хором тот гайдук мертвое оной девки тело вытащил в сени». Поздним вечером Богомолов и Аксинья Степанова отвезли труп в Троицкое. По приказанию Салтыковой Богомолов сообщил священнику Степану Петрову, что смерть наступила от болезни. Но священник потребовал удостоверение в ее исповеди и причащении от духовного отца умершей. Салтыкова, приехав в Троицкое, приказала Богомолову зарыть тело в лесу, а «сама же во всю ночь ходила по хоромам со свечою смотреть: не ушел ли кто подглядеть, где похоронят в лесу». На следующий день она послала Зотову в Москву письмо с приказом подать челобитную о побеге Петровой, что тот и сделал.
    Показания Салтыковой: «В 1759 году, в октябре месяце, я оную девку, которая из Ветлужской вотчины, а которой деревни — не упомню, Марью Петрову, сама не бивала и никому бить ничем не приказывала; а в бытность мою в селе Вокшине, оная девка, по приказу моему, послана была в село Троицкое с гайдуком Федотом Михайловым (Богомолов) и с крестьянами, а с кем — не знаю; а по приезде моем в то село Троицкое, того ж дня, оной гайдук объявил мне, что та девка с дороги от него бежала, за что тот гайдук от меня и наказан был того ж числа, и о побеге той девки приказала словесно, а чрез кого — не помню, чтоб человек мой, Мартьян Зотов, записал явочное челобитье; и где та девка — я неизвестна, а о убийстве ее показано на меня напрасно».
    Заключение коллегии: «…и сей девке Марье Петровой смерть действительно ей, Салтыковой, по ея явившимся в других случаях свирепостям, причитается, потому что: 1) явилась взята в дом ея из Унженской деревни; 2) все люди, а наипаче сообщница ея в таких худых делах, девка Аксинья, сходственно с доносом показала; 3) по многим вышепрописанным ея, Салтыковой, поступкам, явилось, что она бесчеловечные наказания употреблять обычай имела; как по сему делу битую жесточайше вогнать, почти в зимнее время, то есть в октябре месяце, приказала в воду, а потом заставляла опять мыть пол и называет ея изнеможение в том нехотением, и за то опять бить велела, а сия жестокость не инако, как смерть приключить и могла, к которому беззаконию и то приложила, что без исповеди и причастия в лесу зарыть велела. По ея прочим поступкам, Коллегия и по сему делу далее следовать за ненужное почитает, особливо, чтоб продолжения большого произойти не могло, но как наискорее правосудием дело было окончено».
    Зимой 1760 года Салтыкова посчитала, что жена конюха Степанида дурно вымыла полы. В неистовстве она схватилась за полено… вскоре женщина повалилась на пол. Вид потерявшей сознание жертвы не насытил злость садистки. Она призвала мужа Степаниды и велела ему бить полумертвую жену розговыми комлями по рукам и по ногам. Бедняга не посмел ослушаться. Продолжение было традиционно: умирающую сносили в «заднюю палату», где пытались отпоить вином, чтобы хватило сил во время исповеди хоть что-то промычать. Если не удавалось привести в сознание, то следовала «глухая» исповедь и захоронение в селе Троицком. Степаниду исповедали по-глухому. При погребении присутствовал и муж, правда под караулом, чтоб не мог уйти и объявить о преступлении.
    Порой кровавой барыне недостаточно было одной жертвы. В ноябре 1762 года, когда Салтыкова находилась уже под надзором, Марина Федорова рассказала караульным, что помещица их бьет и мучит, морит голодом, заставляет в зимнее время в холодном покое мыть полы и отряхивать из оконниц голыми руками из платья пыль. Дворовый Мелентий Некрасов показывал, «что тех девок иных, в разные времена, ставливали на дворе босых». За месяц до признания Федоровой Салтычиха в очередной раз оказалась недовольной трудом рабынь и произвела массовую казнь. Она приказала конюхам сечь розгами девок Марью (№ 37), Феклу Герасимову (№ 11), Авдотью Артамонову (№ 39), Авдотью Осипову (№ 40) и двенадцатилетнюю Прасковью Никитину (№ 38). Затем заставила их снова мыть полы, хотя они «и ходить на ногах не могли». Фекла Герасимова была едва жива: «волосы у ней были выдраны, и голова проломлена, и спина от побои гнила». Авдотью Артамонову после сечения «угостили» еще скалкою, а когда она упала, то Салтыкова приказала вынести ее в одной рубахе в сад. Но, видно, слишком долго не замерзала несчастная, и Салтыкова продолжила работу скалкой на свежем воздухе.
    Когда священники отказывались хоронить, Зотов подавал челобитные: бежали и где находятся — не известно. Сообщения властям о смерти, правда, могли иметь вариации: «в доме-де его помещицы такая-то женка или девка без покаяния умре, которая имелась больна и лежала в той болезни (горячке, колотьи, роже и проч.) столько-то времени и умерла», или: «такая-то женка или девка тогда-то занемогла и для исповеди ея зван приходский поп, но приходом своим умедлил; а у означенной женки или девки язык притупе, и он-де, священник, исповедывать и причащать не стал, и она без исповеди умерла». О девочке Елене Васильевой (№ 73) Зотов объявил, «что она шла из палат в передния сени, и невем каким случаем с крыльца упала и расшибла лоб до крови и в скорости умре».
    Бывало, что убивала Салтычиха и мужчин. В 1761 году в Великий пост гайдук Федор Иванов, отданный под надзор старосты села Вокшина Григорьева, ушел из-под караула. Григорьева привезли в Троицкое, где тогда жила госпожа. Сначала неисправного караульщика попеременно драли кнутами и батожьем четыре конюха. Когда несчастный едва дышал, Салтычиха приказала отложить экзекуцию. Спустя три дня, когда силы старосты восстановились, его привели к хозяйке, которая приказала конюху Артамонову бить Григорьева кулаками по скулам и щекам. К утру староста умер в сарае.
    Кровавая барыня находила особое удовольствие привлекать к убийствам родственников. Особенно не повезло конюху Ермолаю Ильину, трижды ставшему вдовцом. Во время следствия он показал, что «по приказу помещицы, многих, взятых из разных деревень во двор, девок и женок бивал, во время чего и сама она, помещица, сверх их побои, тех же бивала, которые от тех побоев вскоре и умирали, но всех по имянно, которая тогда бита, и после того, в какое время умерла и где каждая похоронена — того точно показать не может. А что она, помещица, ему, Ильину, так часто приказывала многих девок и женок бить и при том и сама их смертно бивала, и те девки и женки от таких ея смертных побои помирали, — о том он, Ильин, нигде не объявлял и не доносил, убоясь оной помещицы своей, а более того, что и прежние доносители: женка Василиса Нефедьева, Федор Иванов Сомин и Федот Михайлов Богомолов наказаны кнутом; то ежили б и он, Ильин, стал доносить, также ж был истязан или еще и в ссылку послан, чего опасаясь и не доносил».
    Последнюю его жену, Федосью Артамонову, помещица убила традиционно: скалкой и поленом. Когда стало ясно, что жертва скоро умрет, ее снесли сверху в заднюю палату, но «отливание» вином не помогло, и приходским священник Иван Иванов Федосью мертвой. Он отказался ее хоронить. Салтычихе пришлось отправить труп ночью в Троицкое, которое отдали старосте Ивану Михайлову. Мужу она приказала похоронить жену, предупредив: «Ты хотя и в донос пойдешь, только ничего не сыщешь, разве хочешь, как и прежние доносители, кнутом (быть) высечен